Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы] - Андрей Мартьянов

«Тебе, может, и не впервой, — подумал Гай, шагая через просторный верхний двор замка и прислушиваясь к перекличке часовых на башнях. — А я словно брожу по тонкому льду и жду — затрещит под ногами или нет? Успею я добежать до берега или отведаю холодной водички?..»

Он подозревал, что каждый из его спутников на свой лад задает себе этот вопрос и не находит ответа. Четыре человека, не по своей воле втянутых в хитросплетения чужих секретов, долгов, ненависти и привязанности. Франческо говорил истинную правду: с каждым прожитым мгновением все больше хотелось очутиться подальше отсюда и никогда не возвращаться.

Задумавшийся сэр Гисборн внезапно осознал, что шепотки и болтовня собравшихся прекратились, уступив место новой мелодии, а Хайме пропал. Вернее, не пропал, а перебрался в другую часть зала, поближе к потайной лестнице и выжидал подходящего момента, чтобы скрыться. Он вполне мог не прикладывать таких стараний — почти все приглашенные, числом около трех десятков, внимали струнным руладам и не обращали внимания на творящееся позади них. Гай уже несколько раз замечал, как кое-кто из гостей (чаще всего молодые парочки) украдкой выскальзывал наружу, пребывая в уверенности, что прочие закроют глаза на их невинные проделки.

Сэр Гисборн неспешно двинулся в обход зала, искреннее и безмолвно умоляя, чтобы никто не пристал к нему с расспросами и не втянул в вежливо-пустой светский разговор. Он удачно миновал хозяйку вечеринки, мадам Идуанну де Транкавель, в девичестве де Бланшфор, хорошенькую блондинку лет двадцати пяти в ярко-алом платье, с обманчиво рассеянной улыбкой и хитроватыми голубыми глазами. Поблизости от жены наследника замка неотлучно пребывал весьма схожий с ней обликом молодой человек, постарше возрастом на год или два — ее брат, Гиллем де Бланшфор. Этих двоих Гай счел наиболее безобидными среди присутствующих: они не помышляли ни о чем, кроме заботы о гостях и поддержании в обществе надлежащего блеска.

Краем глаза сэр Гисборн заметил мессира Рамона, окруженного шумливой компанией, и вовремя отодвинулся в тень, высматривая Мак-Лауда. Убедившись, что напарник обратил внимание на его настойчиво перемещение в сторону двери, Гай облегченно перевел дух. Когда возникала необходимость, шотландец мог бесследно затеряться в самом многолюдном сборище. Он все понял и наверняка объявится на месте встречи даже раньше его самого.

Несколько последних шагов — и Гай наконец поравнялся с небольшим гобеленом, прятавшим за собой нишу в стене и дверную створку. На всякий случай он оглянулся, проверяя, не пришло ли кому-нибудь в голову присмотреть за действиями иноземного гостя. Вроде бы он не удостоился ничьего пристального внимания… если не считать равнодушно-отрешенного взгляда Тьерри де Транкавеля, среднего из трех сыновей мессира Бертрана, выглядевшего так, будто давно уже отошел от мирских забот. Сэр Гисборн вспомнил, что даже не слышал голоса этого человека, когда всю их компанию представляли здешнему обществу. В сравнении со своими братьями и младшей сестрой Тьерри явно проигрывал, не отличаясь ни яркой внешностью, ни живостью характера. Гай не мог даже с уверенностью сказать, видел ли Тьерри его поспешный рывок за занавеси, и, если видел, какое объяснение дал этому довольно странному поступку. Мессир Тьерри смотрел сквозь него, и ноттингамец невольно подумал: «Он как камень на дне реки — созерцает бегущую мимо воду, ничего не ждет, ни о чем не сожалеет. У него нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, которое его не слишком задевает. Господи всеведущий, неужели Тебе в самом деле угодно видеть среди созданий Твоих подобное семейство?»

* * *

Снаружи окончательно стемнело, и, покинув уютный мирок вечеринки, компаньоны угодили прямиком в неласковые объятия приближающейся ночи — стылой, до краев насыщенной тоскливыми посвистами ветра и шуршанием гоняемых по камням маленьких песчаных вихрей. Глянув вверх, Гай увидел вырезанные в темно-синем небе бездонные черные провалы, и вздрогнул, не сразу догадавшись, что смотрит на башни замка. Из-за зубцов стены неторопливо выползла луна — огромная, почти идеально круглая, призрачного бледно-зеленоватого цвета.

— Завтра или через день настанет полнолуние, — задумчиво протянул Мак-Лауд и чуть потише добавил: — Придет охотничья луна.

— Угу, — согласился сэр Гисборн. — Она самая.

«Охотничьей луной» на Британских островах издревле звали первое октябрьское полнолуние, и предки Гая, явившиеся на Остров вслед за герцогом Гильомом Завоевателем, восприняли наименование от саксонских и кельтских племен. Появление охотничьей луны завершало сбор урожая и открывало время осенней охоты на любую дичь — бегающую по земле и парящую в воздухе, покрытую шерстью или перьями. С поражающей воображение четкостью сэр Гисборн вдруг представил, как такая же луна плывет в неподвижном воздухе над убранными полями манора Локсли, над облетающей дубравой и темной полосой реки Трент… В поместье съедутся гости, окрестные леса задрожат от пронзительного лая гончих и звука рожков, олени поднимут украшенные ветвистыми рогами головы и замрут, насторожив уши и втягивая черными ноздрями холодный, терпкий воздух, огненным клубком покатится под ногами лошадей перепуганная лисица… Каждый вечер станет состязанием на лучшую охотничью байку, управляющий потеряет счет опустошенным бочонкам и махнет на все рукой, опьяневшая от свободы молодежь будет носиться верхами по багряно-золотистым лесам, провожаемая снисходительными взглядами старших, и на миг ты поймешь, каким прекрасным может быть этот мир…

— Гай, — укоризненно сказали рядом, — проснись. Мы сюда зачем пришли?

— Я не сплю, — буркнул смутившийся Гай и огляделся.

Обширная площадка, примыкавшая к донжону и освещенная дымным колеблющимся пламенем десятка факелов, пустовала. Мак-Лауд не поленился подняться наверх, на деревянную галерею, никого там не обнаружил, и, усевшись на ступеньках, с досадой сплюнул, пробормотав:

— Перетрусил, что ли… Я только нашел, с кем поболтать по душам…

— С ним или с ней? — дотошно уточнил сэр Гисборн.

— Женщины обычно знают больше секретов и совершенно не умеют их хранить, — пожал плечами Дугал, и от этого движения серебряная фибула блеснула в темноте россыпью крохотных искр. — Жаль, мы не успели поговорить с мистрисс Изабель. За время, пока она здесь сидит, можно разузнать все про всех. У Френсиса, когда он заявился под ручку с этой чернявой малявкой, тоже был хитрющий вид — наверняка пронюхал что-то интересное. Хотел бы я знать, что именно?

— А я хотел бы знать, как он умудрился познакомиться с хозяйской дочкой? — недовольно заметил Гай.

— Вот сам у него и спроси, — с готовностью посоветовал Мак-Лауд. — Может, он тебя научит, как нужно разговаривать с девушками… Тихо!

Они замолчали, пытаясь различить среди невнятных ночных шорохов звук приближающихся человеческих шагов. Ничего не заметивший Гай уже хотел сказать, что компаньону послышалось, и спросить, как долго он намерен здесь торчать. Если их отсутствие затянется, это вызовет подозрение и расспросы: не видел ли кто, куда ушли иноземные гости? Кто-нибудь обязательно глазел по сторонам, и быстро выяснится, что мессиры из Англии самым подозрительным образом изволили покинуть вечеринку. Они, конечно, придумают оправдание, но завоеванное с таким трудом шаткое доверие все равно будет подорвано. Затея с ночной встречей все больше и больше казалась сэру Гисборну не слишком замечательной идеей. Секреты Хайме вполне могли потерпеть до завтрашнего дня. Скажите на милость, неужели он так долго хранил свою тайну только для того, чтобы выболтать ее первым встречным, да еще приезжим, да еще…

Додумать Гай не успел — от стены напротив отделилась тень, медленно, точно колеблясь, приблизилась, и обернулась Хайме де Транкавелем, выглядевшим так, будто он миг назад скрылся от долгого изнурительного преследования, а не поднялся по лестнице, насчитывавшей от силы два десятка ступенек.

— Меня заметили, — выдавил он. — Меня наверняка заметили. Они придут сюда.

— Ну и что? — с полнейшим равнодушием спросил Мак-Лауд, и не подумавший встать при появлении одного из владельцев замка. — Мало ли по какой причине людям захотелось выйти и подышать свежим воздухом. Кого ты так боишься?

— Отца. Рамона, — Хайме быстро провел языком по узким губам и еле слышно добавил: — Вас.

— Тогда зачем тебе понадобилось вытаскивать нас сюда, если ты такой пугливый? — вполне дружелюбно, отчего каждое произнесенное слово звучало намного оскорбительнее, поинтересовался Дугал. — Заперся бы в подвале и дрожал там потихоньку.

Внутренне сэр Гисборн уже приготовился к вспышке ярости и долгим извинениям (в которых предстоит изощряться ему, ибо компаньон напрочь лишен как чувства такта, так и понятия, какие границы в разговоре с определенными людьми можно переходить, а какие нет), но Хайме виноватым и каким-то детским голосом произнес: